Май 21-го

5/6-7 изогнутая волнами, мостами набережная Фонтанки жёлтыми, белыми фонарями освещена в ряби воды плещутся их отражения, как из ранки светом кровоточащие окна и пелена плотно-шагреневых штор и прозрачной тюли бежевые силуэты каких-то людей то ли в апреле каком-то, то ли в июле и неизвестно – они половинки друг друга, а может быть, части третей богом соединённые или – по необходимости – бытом выдуманным расчётом, меньшим из зол для достижения цели какой-то банальной, избитой и, как обычно, при этом, в глаза не смотрящие прямо, а больше в пол? и я не знаю, где лучше, спокойней тебе бы было где-то в другом измерении параллельном, на островах или в снегах ледяных, белоснежных, где всё остыло в жёлтой пустыне, горячей как лава, как кровь в иных головах? может быть, там ты, вполне и наверное, был бы счастлив больше, чем где либо, в том числе, здесь, в коммунальной убогой своей квартире с краем Фонтанки в окне, где напротив стоящий фонарь – твой единственный соучастник в вечной борьбе тьмы и света в подлунном жестоком мире может быть может, нет, не знаю. может, счастлив ты здесь и так может, в первых рядах ты, посередине, с краю может быть, сам, не знаю как ты найдёшь путь домой свой, к своим вершинам перебьёшь всех своих врагов и хребет не сломаешь себе, и спину грязь и демонов вытравишь изо всех углов и быть может, тогда ты найдёшь волшебную веру в то, что возможно всё, и надежду, любовь чистую самую совершенную за которую вновь и вновь умирать можно по-настоящему под чистую, до всех частей заодно, ко всему здесь происходящему подобрав сто своих ключей и тогда, может быть, та унылая комната в доме с номером, сорванным кем-то, кто не исчислим на Фонтанке вдруг станет дворцом и царица единственная твоя гордая, невесомая вознесёт тебя на Олимп 5/7 здесь тротуары впитывают дожди как кожа ветер промозглый и сквозняки: похоже им здесь привычнее, легче, чем мне к медному всаднику на коне стягиваются туристы разные спозаранку белого золота солнца огранку вряд ли получится здесь увидеть: в серой небесной холщовой хламиде нет уже где-то с неделю ни дыр, ни прорезей, только остатки холодной и колкой мороси капают, сыпятся вниз, разводя какофонию впрочем, кому-то покажется даже – симфонию – в лужах, на глянцевых полусферах зонтов гранях поребриков серых, горбах мостов в общем, о солнце, по сути, здесь речи нет, здесь совершенно другой пиетет у тех богов, что природных явлений силой своей назначают течение нам остаётся лишь произношение "черт побери", наступая в лужи это ведь не смертельно – слушай: как барабанщик стучит по крышам ветер порывистый выше, выше вдруг постепенно взлетает, капли отодвигая, крутя кораблик Адмиралтейства почти не видно берега справа, но, очевидно он там по-прежнему, за Невой вылепленной водой дождевой тёмно-багровым пятном Кресты Анна Андреевна из пустоты мира другого, наверное, смотрит в окна с решётками чёрными, в ДОПРе сына и мужа увидеть пытаясь но не судьба уже лишь, растекаясь в сердце бессилием, плачет печаль горечь шершавой ладонью даль и перспективу сжимает в узел Бог её плечи, фигуру сузил время сжигает не всё дотла вплоть до момента, пока цела память какая-то, хоть частично выпорхнувшая из рук синичка вымершая почти прости перебирая слова, прочти "Реквием" залпом, глотая боль и на губах ощущая соль что по морщинам стекала вниз выдержи это всё, молись! дальше, наверное, будет лучше: мир ведь изменится, станет суше здесь ожидается меньше дождей может быть, будет хороших людей больше, чем тех отвратительных демонов, что без разбору, жестоко, намеренно били, пытали людей на допросах и, обвиняя по лживым доносам, их убивали, и в тюрьмах, колониях словно животных, гноили в агонии бьются сердца их, давая жар солнцу, в котором горит пожар 5/7 (2) здесь как будто всё также, как тысячу лет вперёд люди ходят туда и сюда, самолёты идут на взлёт ловят также из рек и морских глубин серебристую рыбу, кровавых вин терпкость пьют из гранёного хрусталя: не придумали по-другому ещё нельзя нарушать здесь законы и правила, однажды специально придуманные для граждан здесь из окон домов уже сотни лет льётся тусклый, похожий на лунный, домашний свет в нём какие-то люди, их тени и лиц пятна, вместо верблюдов, коней, кобылиц сотни, тысячи и миллионы машин самокатов, вагонов метро, витрин и, конечно же, то, что всегда на вес бриллиантов и золота, ста чудес – удивительный, страшный эквивалент то, что сводит с ума нас и много лет отравляет нам жизнь, поджигает кровь убивает, спасает, рождает вновь то, чем можно и нужно переболеть то, что все называют – любовь взлететь можно в небо с ней, громко от счастья петь и упасть также можно, разбиться вдрызг разбросав на три метра кровавых брызг 5/9 9 мая Дождём и росчерками грифельных карандашей, угля, мазками пятен охры зданий нарисован Санкт-Петербург. Он смотрит на меня, его дождливый образ заколдован и флагами расшит сегодня на проспектах кроваво-алыми с изгибами девятки. Ты помнишь фото деда у сорокопятки на подступах к нему? Где те, кто с крестами шёл на нас, все полегли: забрали топи наши их и рытвины земли, исполосованные чёрной болью, пропитанные белой, горькой солью от слёз и пота, залитые кровью. Мы победили! И летим с тобою наверх куда-то, там где небеса, где дождь холодный, чьи-то голоса и пушек гром: салют уже в груди!. Веди меня, мой Петербург, веди вперёд, туда, где солнца свет, где разгорается рассвет! Где "девять" бьётся сердцем мая! Мы, с днём победы поздравляя друг друга, колокольным звоном напьёмся из чугунных чаш! Салют гремит весенним громом в честь тех, кто умер, город наш в войне великой защищая. Мы их сегодня вспоминаем и к Вечному Огню несём цветы, в кровавый окоём его смотря во все глаза: он так горяч и солон, за его сиянием белеют в граните чьи-то имена, их звёзды до сих пор алеют, их помнит до сих пор страна. 5/20 на чёрном небе вытравлена луна золотом жёлто-белым она освещает улицы и дома не очень детально, в целом в довесок стоят фонари: они желтеют практически также как будто роятся у них внутри гудя, светляки разглажен безветрием Обводной канал над гладью его застыло и замерло время: его оскал почти что пропал, и сила сошла до утра, может быть, на нет: здесь тихо и нет движенья лишь утром, когда побелеет свет и солнце из подземелья всплывёт и поднимется в небеса тогда оживёт всё и снова оно нас подхватит, кружа, как оса как камни разбрасывая по новой 2021.05.20