Полустанки империи
На дворе 23-й, как сто лéт или двести тому назад. Время без остановок, как поезд, несётся вперёд. Как дети, мы глазеем в окно: в нём деревни чернеют, горят мотыльки лампад, полустанки летят, семафоры, столбы, телеги, в грязно-серых шинелях солдаты, орудия, солнце на острых концах штыков, их пробитые головы, трупы в полях, калеки в медсанбатах, рабочие возле своих станков, на трибуне стоящий в пальто до колен, картаво что-то Ленин кричащий в толпу, в руке с козырьком свою кепку сжимающий нервно, вправо на дворец Зимний машущий им... В строке громкой, каменной, хлёсткой как плеть – Маяковский в сигаретном дыму, разбивающийся о лёд Петрограда кроваво-разбитый, острый у себя на пути всё сметающий, пьяный сброд. Две идеи, страну разделившие на красно-белых, стяги цвета крови со звёздами, потроха, развороченные в животах, атаки штыковые да сабельные. Лиха наша жизнь да судьба: всех связала в узел и стравила друг с другом, как тех собак. Наливай! Дальше будет намного хуже: казематы Лубянки, Кресты, Гулаг, по доносам расстрелянные безвинно, тайно, сосланные в Соловки, под крестами – вода да глина – всех сжимали в свои тиски. На Секирной горе, у скитá по спискам убивали – десятками, сотнями всех неугодных режиму, отчитываясь чекистам, не молясь, не смотря наверх. Дальше – больше: июнь, 41-й, новый, в чёрных касках, мундирах со свастиками, в крестах враг – что зверь кровожадный, голодный, с рёвом танков рвущий на части всё. Детский страх. Над вагонами – дым, с самолётов – бомбы: рвутся, в мясо рубя, на помол, людей, загоняя в подвалы всех выживших, в катакомбы, города превращая в руины. Пей! Тихо. Молча. Не чокаясь. – Горе в горле. Осушай свой гранёный стакан до дна. Смерть привыкла с бедою в поле постоянно гулять у нас... Крепость в Бресте. Москва. Левитан. Блокадный снегом, холодом скованный Ленинград, звон чугунный, вибрирующий набатный, чёрный выжженый Сталинград. Миллионы погибших. Истошным¹ воем бабы воющие. Круги под глазами от слёз. Герои, в бой идущие. Васильки, из крови прорастающие, да к солнцу, к небу тянущиеся синевой, чья-то мать, тихо ждущая у оконца сыновей, пёстрый русский узорный крой... 45-й. Рейхстаг. Победа. Алый флаг – как во вражье осклизлое сердце кол, вбитый с маху. До дури пьянящий в среду майский ветер Берлина, горячий ствол за стволом под "Ура!" и "Победа!!!" небо в гари, дыме расстреливающие в руках огрубевших, мозолистых... Запах хлеба после водки обветренной на губах. Сталин, хмуро, безмолвно курящий трубку, рядом – Берия, нá ухо шепчущий, что врачи – все евреи, предатели, что им пора на рубку леса, сам же расстрелянный после, сожжённый потом в печи. Смерть вождя, всенародный объявленный траур, похоронные марши, на Трубной раздавленные в толпе как бараны. Послушай, пойдём-ка, покурим в тамбур... В вышиванке Хрущёв, конкурентов своих в борьбе за престол победивший, возглавивший партию и ЦК: видишь, туфлей как бьёт он, хрипя, по столу, недовольство своё выражая в ООН, антипатию выступающему перед ним послу. После: 80-е, Брежнев, увешанный словно ёлка, орденами, медалями, мямлящий что-то, Герой Труда и четырежды – СССР, присосавшийся к власти, герой кривотолков, с мужиками целующийся, не испытывающий стыда. Дефицит: мармелад и конфеты, безумные очереди за сметаной и творогом, вырезкой, колбасой. Посмотри: видишь – это когда-то сколоченный наш Советский Союз, постепенно разваливающийся со мной и тобой, с ледоколами атомными, АПЛ, Гагариным, инженерами, спутниками возле других планет, с бюрократами, жадностью, разбазаренный, разворованный, вылетевший в кювет.
Горбачёв-реформатор – смотри: со своей перестройкой, хозрасчётом, талонами, обесцениванием рубля, превративший страну в помойку. Помнишь – доллар как вырос на два нуля? Путч – попытка последняя остановить падение: баррикады, плакаты, ГКЧП. Но не вышло, увы... 91-й – помнишь, нет?.. Мы – помешанные на трубе с нефтью, газом как те, кто сидит на наркотиках: героине, синтетике, ЛСД. Посмотри: наша Родина – вся исколотая, приближающаяся к черте, за которой: Мавроди, Гайдар и Чубайс, Березовский, две чеченские, взрывы метро и домов, террористы, заложники в центре Москвы, в "Норд-Осте", сотни тысяч малиновых пиджаков, "Пицца-хат" да "Макдональдс", ларьки с "Роялем", джинсы, куртки из Турции, челноки, Ельцин – датый почти постоянно – рубаха-парень, МММ, Чара-банк, РДС, братки. Наливай до краёв: Новый год двухтысячный – без пяти, назначение Путина новым и.о. царя: новый Богом помазанный, демократия – видимость. Большинство пьёт на кухне, закусывает, матеря власть, политику в целом, при этом, на выборы не идёт, говоря, что подстроено всё, что кругом – обман, жрёт салаты, таращится в телевизоры и орёт что-то там про кранты и стоп-кран. Но стоп-кранов-то нет – видишь, нет? Они сорваны, как и в тамбуре здесь, – этот поезд к чертям несёт: с президентскими сроками обнулёнными, с оппозицией – с теми, кто против когда-то был и теперь гниёт – кто в земле, кто на нарах, смотря как опять конституцию переписывают, подгоняют под цели свои, да так, что всё больше становится это похоже на проституцию, на проказу, на – неизлечимый рак. Дальше – то же: инфляция, Крым, референдум, 14-й, СВО, "Zа Победу!", "Vперёд!", Донбасс, Украина в руинах лежащая, вывернутая наизнанку практически, кровь да грязь. Мы погрязли в ошибках своих, постоянно нáчерно пишем что-то и правим коряво, да рвём потом, мы чужими идеями, мыслями одурачены, на столе как всегда у нас: водка да суп с котом. Повторяется в точности снова всё – так, как раньше. На дворе новый век, 23-й год. Мы воюем опять и хороним павших. Время – бездна, как будто водоворот: нас на дно тянет, топит упорно или к водопаду, порогам несёт вдали. Перед богом мы так и не обнажили ни себя, ни своей вины мы по-прежнему прём как орда, как танки, отрабатываем сектора, пьём нещадно, до рвоты – судьбы подранки. Мы заплатим по всем долгам после смерти своей уже, видно, только, а до этого – свист да пляс. Пей, рванина, гуляй! Насколько хватит сил! Как в последний раз. 2023.01.19