Январь 21-го

1/2 Ночь, улица, фасады, окон домашний блёклый, пыльный свет, завёрнутый в из тюли кокон. Здесь также всё, как 40 лет тому назад. Всё также виснет над крышей белый круг луны, и верб покрыты снегом кисти всё также, как тогда. Пьяны прохожие, на стены в арках нужду справляя, одинок фонарь по-прежнему, в огарках далёких звёзд небесный сток, плывущий медленно над нами, над руслом пепельной Невы, над снега жёлтыми мослами по обе стороны. Увы, не чувствуя почти движенья во времени, мы каждый день всё ближе к смерти, что с рожденья нас ждёт, как призрачная тень ползёт за нами, вечно рядом, кружит как стаи воронья, и постепенно чёрным ядом нас отравляет... Я, гния, ещё живу пока что, также как вы, дышу, беру взаймы, но это ненадолго, даже заметить не успеем мы, как кончится всё, испарится, как будто не было нас здесь, исчезнут тени, звуки, лица, и мир этот исчезнет весь, и будет пустота и холод, бессмысленность и тишина... лишь только маленький осколок любви останется, до дна не долетев, он будет вечно сиять в бескрайней темноте, и может быть, однажды Млечный Путь снова Бог зажжёт во мне. 1/3 Из серой пелены январского простуженного неба на землю сыпется сырой и липкий снег, и тает за минуты, превращаясь в грязь и воду. Где бы мне взять мороза минус 20-30, человек чтоб 200-300 заморозить, занести метелью, по-настоящему, не абы как, сугробов навалить, чтоб шубой и шинелью спастись не получилось, как-то так... И где бы взять душевного тепла – лекарства от болезней, привязанности и любви – того, что было бы мне во сто крат полезней, чем все лекарства, психотропные в крови, наивного, по-детски, ожиданья чуда, носков с подарками и волшебства, домашнего тепла, уюта и колдовства. Так было бы намного лучше, по-новогоднему, и веселей, и легче всех тяжёлых дней минувших лохмотья сбросить, у церквей не нужно было бы стоять в сомненьях, решать молиться или нет, чтоб стало лучше, на колени вдруг падать – чтоб держать ответ. И есть ли, в принципе, Бог – тоже тот ещё вопрос: кто знает? И если есть, то что нам это может дать, и что там после смерти: ад или чертоги рая, и как кого куда планируют пускать? И в принципе, зачем вся эта жизнь, работа, семья, проблемы вечные, рождение детей? Зачем? Ведь всё равно от смерти антидота не предусмотрено, при том, что всех людей она уничтожает просто, растворяет души в холодной, чёрной серной кислоте беззвучно времени реки текущей, невидимой и в пустоте неощутимой, наших всех вселенных ужасно хрупкие волшебные миры уничтожая, превращая в тлен их, до сингулярности дыры сжимая боль и нашу с вами память просеивая через решето. Зачем тогда всё это, зная, что кончится всё так, что то, что было дорого нам, превратится в, по сути, абсолютный ноль, что, всё, что, может быть, ещё случится, уже случалось сотни раз, что боль и чувства наши ничего не значат по меркам времени, что этих слов, по сути, тоже нет уже, что, плача, ты не изменишь ничего, голов склонённых в церкви бог не видит тоже, ведь бога, как себе мы представляем, тоже нет, религия - ещё один лишь способ управления людьми, похоже, и может дать лишь приблизительный ответ, который нужен лишь тогда, когда так плохо, что нужно вырвать из себя тоску и боль, чтоб получить надежду, чтобы между вдохом и выдохом вдруг стало легче... Но ведь соль не в этом, это ведь понятно. Намного легче ведь не замечать, что всё бессмысленно… Нам просто не приятно, всё это зная, жить и умирать. 1/4 На дне колодцев серые дворы – сырые, тёмные, с одышкой ветра, гул эха звонких криков детворы и солнце в виде ржавого берета над крышами, на стенах выцветших домов квадраты желто - белых ярких, чёрных окон, кривые линии лепнины, барельефы, львов фигуры на гранитных тумбах у заборов, кокон, потом ещё один, второй, фонарный, на углу Сенатской, пыльно-жёлтый, тусклый, словно мёд в недозрелых шестигранных сотах, и полу- огрызок месяца невидимый почти, условно застрявший в чёрной ткани смятого ветрами неба за горизонтом, вылепленным тоннами воды, качающимся на волнах... Китом огромным мне бы хотелось в глубине там оказаться, но, увы... еды и зрелищ я уже давно ищу на суше, и здесь же, также, я ищу любви... но, к сожалению, не нахожу... не слушай всех тех, кто говорит, что это так легко. Я ви- жу, что всё в точности наоборот, и знаю, что буду до конца не нужен никому и одинок, хотя, всё это не имеет смысла – умирая, мы обесцениваем всё, как правило, мосты сжигая, как итог, нас просто пожирает пустота пространства и времени, тела сдирая с наших душ под стоны близких, безразличие начальства и погребальный мулен руж. 1/5 новогодний Невский в сиянии жёлтых огней, толпы, толпы снующих туда и сюда людей, мы могли бы давно оказаться с тобой здесь и быть счастливыми, только, если подумать своей головой – это писано вилами по замёрзшей воде Невы, две недели уже как, увы, льдом покрытой, как панцирем... силами я бы очень хотел обладать, чтобы снова зажечь твой огонь, что есть силы твою ладонь сжать руками но мне ли не знать, что для этого нужно, по крайней мере, быть волшебником, ангелом или зверем из загробного мира, где ад и поэтому это мне не подвластно, я плыву по течению безучастно, только цифры тех страшных дат иногда вспоминаю, бегу по кругу, иногда забиваюсь в какой-то угол, сам себе ставлю шах и мат и хоть все говорят мне, что время лечит и что боль постепенно сойдёт на нет, всё намного сложнее: меня калечит каждый день эта боль и спасенья нет 1/11 Смотри, Нева совсем замёрзшая! Торосы по краям, торосы и вмёрзшие в неё мосты, обледеневшие кресты на солнцем жгущих куполах шлемообразных, на стенах подвыцветших старинных зданий полупрозрачный белый иней, архитектурных резких линий смягчающий углы на гранях бетонных и гранитных плит, которым ранее Евклид придумал множество названий геометрических, людей в красивых толстых шапках, шубах, на поводках своих зверей ведущих, дёргающих грубо, окутанных белёсым паром, табачным, айкосным муаром, плюющих под ноги на лёд, покрытый реагентной крошкой, всё растворяющей, на сот оконных жёлтых спайки, ложкой в которые я, если б мог, залез и вытащил немного уюта, мёда и глоток домашнего тепла... у Бога, при этом, одолжил любви и, может быть, немного веры, ведь как душой ты не криви, она – подобие химеры: клубок противоречий, зла, добра, жестокости и силы, невидима, неощутима, на грани, там где свет и мгла соприкасаются незримо, как выбор, во главу угла поставлена, необъяснима. 2021.01.02-11